Мысли и наблюдения Паука С.В.

   В опыте случаются переживания вещей, несоизмеримых с человеком: с легкой руки Канта мы называем их возвышенными. Несоизмеримость эта нередко вызывает страх и даже ужас, воспетые романтиками, желавшими высокого, а не красивого искусства. Но бывает, что переживание возвышенного настолько подавляет душу, что единственным для нее желаемым становится уютное и соизмеримое. (Может быть, стоит ввести для такого противоречивого феномена категорию возниженного?) Такое вот у меня ощущение после завершения работ над Полным собранием творений императора Юлиана.
     Юлиан грандиозен и как политик, и как мистик, и как персона нравственная. Это единственный после Константина византийский император, который стремился проводить в жизнь Миланский Эдикт, т. е. закон о свободе совести. Ничего похожего ни у какого третьего лица во всю историю Византии мы не встречаем. Да, и Константин, и Юлиан сами оступались в этой непривычной для имперского духа политике — Константин больше, Юлиан меньше, — но стремление дать «цвести всем цветам» в позднейшей истории более не встречается.